Рука и сердце [сборник litres] - Элизабет Гаскелл

угрюмым видом, как Дик; не прошло и минуты, как он был готов исполнить поручение тетушки и, вопреки ее опасениям, ни словом не обмолвился о наказании дяде, когда тот пришел завтракать. Она вздохнула с облегчением, зная, как недоволен был бы муж тем, что она в первый же день подняла руку на его осиротевшего племянника.

В то утро бедный Том чувствовал себя совсем одиноким и покинутым, не подозревая, что братья начали уважать его, а тетушке он уже понравился. Заняться ему было нечем. Джек ушел на фабрику, где работал, а Дик, недовольно бурча, отправился в школу. Том раздумывал, придется ли ему еще ходить в школу, но не хотел об этом спрашивать. Он устроился на табурете, стараясь не попадаться под руку своей грозной тетушке. Вокруг нее по полу ползала самая младшая девочка, лет полутора. Тому очень хотелось поиграть с малышкой, но он опасался, что ее матери это придется не по вкусу. И все же он улыбался ребенку и всеми силами старался привлечь его внимание. В конце концов ему удалось уговорить девчушку забраться к нему на колени. Заметив это, тетушка не промолвила ни слова, но и недовольства не выразила. Том как мог забавлял маленькую Энни, и тетушка была довольна, что ребенок под присмотром. Засыпая, Энни не выпустила руку Тома из своей пухленькой мягкой ручки, и он вновь ощутил счастье любви. Еще вчера вечером, когда братья выгнали его с кровати, он горестно думал о том, что ему суждено дожить до старости, никого не любя, а сейчас его сердце было исполнено теплого чувства к крошке, лежавшей у него на коленях.

– Она тебе всю руку оттянет, Том, давай я перенесу ее в колыбель, – предложила ее мать.

– Нет, пожалуйста, не нужно! Мне так хорошо с нею, – взмолился он и ни разу не шевельнулся, пока Энни спала, чтобы не разбудить ее, хотя рука его совсем занемела от тяжести.

Когда девочка наконец проснулась, тетушка сказала ему:

– Спасибо, Том, благодаря тебе я прекрасно управилась с работой. А теперь беги поиграй во дворе.

Она кое-что поняла благодаря Тому, хотя ни один из них не подозревал об этом. В семье, каждый член которой эгоистично «отстаивает свои права» (как это принято называть), нет места чувству благодарности и никому не приходит в голову любезно сказать «спасибо»; нет и возможности подумать о других, если эти другие прежде всего думают и заботятся о себе самих. Тетушке Тома никогда не приходилось напоминать Джеку или Дику, чтобы они пошли поиграть, – они не забывали о своих удовольствиях и не нуждались в подобных напоминаниях.

И вот подошло время обеда, и вся семья собралась за столом. Каждый рвался быть первым и требовал лучшего куска. Лицо Тома пылало от смущения. Тетушка, проникшаяся к нему приязнью, начала с него, выбрав то, что, по ее мнению, он любил. Однако он не приступил к еде. Мама приучила его перед обедом произносить короткую благодарственную молитву. Он думал, что в доме дяди это тоже принято, и ждал. Потом, еще больше смутившись и покраснев, он подумал, что без молитвы все-таки нельзя, и, преодолев неловкость, негромко, но с глубокой серьезностью произнес знакомые слова. Когда он умолк, Джек громко расхохотался, за что получил от отца резкий выговор и крепкий удар по лбу, после чего до конца обеда не издал ни звука. Думаю, что за исключением обозлившегося Джека остальным членам семьи пошло на пользу благодарственное слово Тома, которое они выслушали почтительно, хотя и не без доли удивления. Они не были дурными людьми – всего лишь неразумными и беспечными, не привыкшими задумываться о своей жизни и своих ближних, а ведь без этой привычки в доме не бывает порядка, основанного на мудром и священном чувстве любви.

В тот день Том навсегда заслужил любовь и уважение. Он помогал тетушке и со смирением сносил ее вспыльчивость, а она, устыдившись, перестала срывать свой гнев на том, кто был с нею так мягок и терпелив. Дядя иногда говорил, что Том больше похож на девочку, чем на мальчика, что вовсе неудивительно после стольких лет женского воспитания, однако более ему не в чем было упрекнуть Тома, и, несмотря на этот недостаток, дядя искренно уважал его за истинно «мужские» качества: за мужество, с которым он поступал так, как считал должным, и за твердость, с которой он выносил любую боль. Что же до малютки Энни, то ее дружба, и любовь, и предпочтение, которое она оказывала Тому, приносили ему подлинную радость. Он не знал, что остальные с каждым днем любят его все сильнее, но Энни проявляла свою любовь на каждом шагу, и он нежно любил ее в ответ. Дик довольно скоро обнаружил, что Том может неплохо помочь ему с уроками, потому что, хоть мастер Дик и был чуть постарше своего брата, он был совершенным остолопом и совсем не хотел учиться, пока в доме не появился Том; Дик даже заявил: «Том – парень что надо, хотя и по-другому, чем Джек» – задолго до того, как его старший брат вынужден был это признать.

Теперь я пропущу еще год и расскажу немного о том, как живет эта семья через двенадцать месяцев после появления в ней Тома. Прежде я уже упомянула, что его тетушка научилась менее резко обращаться с тем, кто после ее упреков был с нею так ласков. Постепенно и с другими она стала менее вспыльчивой, стыдясь в присутствии Тома говорить с ними грубо, – ведь он каждый раз так огорчался из-за этого. Иногда она заговаривала с ним о его маме: поначалу – чтобы сделать ему приятное, но потом ей стало по-настоящему интересно слушать о ней, а поскольку Том, как единственный ребенок, был для своей матери другом и собеседником, он смог поведать тетушке о многих домашних хитростях, которые скрашивают жизнь; если бы она узнала о них от взрослого, то из гордости не воспользовалась бы этим знанием, а бесхитростные рассказы ребенка многому ее научили. Чистота и мир в доме смягчили характер дяди. Он перестал искать в пабе убежища от детского крика, давно не чищенного очага и сварливой жены. Однажды, когда Том пару дней был болен и некому было произнести благодарственную молитву, к которой дядя успел привыкнуть, он решил произнести ее сам. И теперь именно он призывает детей к молчанию и обращается к Богу с просьбой благословить трапезу. И все собираются вместе вокруг стола, тогда как прежде каждый сидел где придется,